Джеймс Хиллман определил чувствующую функцию как искусство малых форм. Стоит вспомнить, что когда мы говорим о чувствующей функции в юнгианском ключе, то под чувством мы подразумеваем функцию рациональную, в основе которой лежит определенное отношение к тому, с чем мы соприкасаемся, отношение на основе системы ценностей. Живя, мы ежедневно сталкиваемся с большим количеством как внешних, так и внутренних событий. Что-то происходит снаружи, что-то происходит внутри. Благодаря мышлению мы фиксируем и описываем эти события, а благодаря чувству мы придаем им оценку в соответствии с нашими ценностями. Важно ли это мне? Ценно ли это мне? Чувство анализирует событие исходя из особой логики – логики личного отношения к происходящему. Очень часто я наблюдаю такую ситуацию: для многих людей довольно сложно ответить на вопрос, чего они хотят, чего они желают, нужно ли им то, что они делают, что для них ценно, а что нет. На мой взгляд, эта неспособность задать себе вопрос о ценности того, что происходит с человеком, и ответить на него, тесно связан с «парализованностью» чувствующей функции.
Каким образом мы приходим к этой замороженности чувства? Мне думается, процесс этот начинается с того момента, как мы перестаем ориентироваться на то, что происходит внутри нас, и теряем контакт с собственным отношением к миру и к себе. Скажем, сейчас масс-медиа и реклама во многом формируют отношение человека к тому, что он покупает, что выбирает, к чему стремится и чего избегает. Нередко сталкиваешься с ситуацией, когда человек покупает какую-то вещь или вступает в отношения или устраивается на новую работу, но зачем он это делает, важна ли эта конкретная вещь, этот конкретный партнер и эта конкретная работа, он ответить не может. Жизнь становится стихийной, наше чувство принадлежит социуму, которое определяет, куда смотреть, что выбирать, как строить свою жизнь.
И тогда состояния, с которыми рано или поздно сталкивается почти каждый современный человек, – кризисы, депрессии, ощущение подавленности и потерянности, – могут служит сигналом к тому, что чувствующая функция начинает потихоньку оттаивать, искусственность жизни и выборов, сделанных человеком, начинает проступать. Это очень тяжелый период. И очень нужный. Кажется, такие кризисные и тяжелые состояния становятся единственными способами, благодаря которым лед чужой жизни и чужих оценок начинает трескаться и живая кровь человеческой души с ее подлинным чувством и отношением к миру и к себе начинает наконец проявляться.
В тот момент жизни, когда мы наконец начинаем видеть малое, замечать малейшие оттенки чувств, которые возникают в нас, наш внутренний мир наконец перестает быть черно-белым и окрашивается в разные тона и полутона. В нашем микромире снова начинает бурлить жизнь.
Каждый человек выбирает свой собственный способ поддержания и взращивания некогда замороженного ростка собственного чувства: кто-то проводит много времени наедине с природой, кто-то снова начинает заниматься когда-то давно любимой, но заброшенной деятельностью, а кто-то прислушивается к себе и ведет дневник, записывая свои размышления и сны. Многим людям в этот период помогает личная терапия или консультирование, различные формы групповой работы – от терапевтической группы до занятий танцами и йогой. Очень важно, на мой взгляд, находиться в этот период с теми людьми, кто может поддержать ваши внутренние движения, кто не станет подвергать критике ваши попытки переоценивать и переосмысливать вашу жизнь, решения, принятые вами ранее, и те решения, которые будут приниматься уже исходя из совершенно иного взгляда на мир.
Любое изменение болезненно. Чувствовать и выбирать свое отношение к чему-то – это зачастую больно. Наша способность выдерживать боль тесно связана и с нашей способностью выдерживать подлинность жизни и собственных чувств. Если мы не хотим куда-то смотреть, мы закрываем глаза. Если мы не хотим что-то замечать, мы уменьшаем это до микроскопических размеров, при помощи лекарств или отвлекающей деятельности. Жизнь в микромире – это жизнь, когда ценно каждое мое чувство, каким бы неприятным и болезненным оно ни было, когда я могу выбрать что-то, потому что это важно, и жить с тем, что от чего-то мне пришлось отказаться.
В своих лекциях, посвященных чувствующей функции, Джеймс Хиллман пишет: «Она научит отделять потребности от запросов, отделять то, что нравится, от того, чего хочется, научит разглядывать товар, не покупая его. Или наоборот: можно будет почувствовать наконец то, что нужно, и купить, не блуждая по магазинам».
За меня можно сделать выбор, можно внушить мне, что мне нравится, а что нет, чего я хочу и в чем нуждаюсь. Но только в том случае, если я сама этого не чувствую. И тогда в какой-то степени опора на чувство всегда связана с темой ответственности за себя, за свой выбор и за свои чувства.
Иметь доступ к своим чувствам и своим ценностям, знать себя, не из головы, а из сердца, – задача, которую, на мой взгляд, ставит перед нами жизнь. В эру искусственного интеллекта к нам пришла и эпидемия искусственного чувства. Наличие искусственного интеллекта облегчает человеку задачу мышления, наличие искусственного чувства облегчает человеку задачу индивидуации, попросту отменяя ее. Не нужно чувствовать свое, нужно чувствовать как все, и тогда мы получаем безликий мир, в котором устранены различия, а существует только голая бесплодная земля. Но если мы отказывается от тех бонусов, которые предлагает нам такая общая заморозка чувства, если мы готовы взять на себя и ответственность за боль, которая непременно сопровождает всякую жизнь, тогда мы можем существовать в богатом и насыщенном мире, замечать малейшие детали и оттенки внешних и внутренних событий. Видеть малое и любить его, жить мелочами, ценя их, – все это жизнь в микромире, искусство малых форм.
«Юнгианская терапия, – пишет Джеймс Хиллман, – не ставит, как ошибочно полагают многие, во главу угла самознание. Самореализация — это процесс реализации чувства, достижения понимания того, что мы чувствуем, и чувства того, что мы собой представляем».
автор Элина Соболева